Пахатник и бархатник - Страница 12

«Гаврило Андреев, с получением сего приказываю тебе собрать мирскую сходку и объявить о немедленном сборе оброка; в случае если выйдут какие замедления, приказываю тебе не медля явиться в контору и донести мне об этом.

Старший управляющий конторой Попов».

Громкий ропот пробежал в толпе; все заколыхалось и пришло в движение.

XIX

– Что ж нам, братцы, делать теперича? – спросил Гаврило с недоумевающим видом.

– А то делать – не отдавать оброка, – вот и все! – сказал Филипп, оглядываясь вокруг и стараясь увериться, не торчит ли где-нибудь писарь, присланный из конторы. – Сказано: срок к Кузьме и Демьяну, – тому, стало, и быть! – прибавил он решительно.

– Писарь сказывал мне, – начал Гаврило, – из Питера в контору такой приказ пришел; сам барин велел оброк представить…

– Господа нашего положения не ведают; это все вертят эти мошенники управители! – заговорил опять Филипп. – Православные! – воскликнул он, неожиданно обращаясь к толпе, причем лицо его сделалось вдруг таким же красным, как волосы и коротенькая курчавая бородка, – православные! что ж вы стоите, молчите? Надо всем ответ держать!.. Что ж это такое! одно, выходит, разоренье! До оброка целых семь недель сроку остается? Откуда теперь взять его? У многих хлеб еще в поле; а хошь и обмолотились, куда его продашь? Цены нет никакой теперь. Даром, что ли, отдавать?

В толпе опять разом все заговорило, так что в первую минуту невозможно было разобрать слова.

– Погодите маленько, братцы, дайте слово сказать! – крикнул Гаврило.

Снова наступило молчание.

– Обо всем этом, что ты говоришь, Филипп, сами мы знаем, – начал Гаврило, – надо, примерно, не об этом… Настоящим делом рассудить надо… Оброка, говоришь, не платить… Велят – так заплатишь… Надо настоящее говорить… потому словесами одними ничего не сделаешь…

– Изволь, я и настоящее скажу… Давно бы сказал… ты же перебиваешь! Настоящее то, что в контору надо ехать к управителю! – возразил Филипп. – Велели миру собраться – и собрался; миром и положили: время такое – нет силы возможности отдавать оброка; к Кузьме-Демьяну отдадим, как следует по положенью… Теперь нет цены на хлеб… Продать теперь – значит разоренье одно… так и сказать надо!..

Все в один голос подхватили мысль Филиппа. Напрасно Гаврило убеждал в бесполезности поездки к управителю с таким порученьем, напрасно приводил из опыта разные примеры, – мир поставил на том, чтобы Гаврило ехал.

Решив таким образом, толпа стала расходиться, собираясь на улице маленькими кучками, в которых громко говорили.

Карп вернулся домой чуть ли не из последних.

Войдя во двор, он застал жену и сноху под навесом, где стояли лошади; обе женщины, припав к плетню лицом, жадно к чему-то прислушивались. До слуха старика долетели в то же время крики, раздававшиеся у соседа.

Скрип ворот заставил баб обернуться; обе побежали к Карпу.

– Батюшка, касатик, – заговорила старуха, – сейчас Воробей с братом сестру свою, солдатку, били… Так били – у нас даже слышно было… Пришли они, как народ стал расходиться, – и давай колотить… Слышим, кричат… Что такое, думаем?.. Подошли послушать: уж так-то кричит – и-и-и!..

Карп сейчас же смекнул, в чем дело; но он был слишком не в духе, чтобы вступить в разговор и дать жене и снохе объяснение того, что происходило у соседа. Он сделал вид, как будто не обратил никакого внимания на слова жены.

Поднявшись на крыльцо, он сказал только бабам, чтобы скорее собирали обедать.

XX

Несмотря на то, что зори по утрам начинали быть довольно холодны, Карп все еще продолжал спать в риге. В ночь, которая следовала после сборища у магазина. Карп, начинавший уже засыпать, внезапно пробудился и стал прислушиваться. Слух его явственно различил шорох; но где он раздавался, внутри или снаружи риги, – этого в первую минуту не мог разобрать старик… Наконец слышно стало, что кто-то царапался вдоль плетня и перебирал ногами в высокой крапиве, окружавшей ригу. Немного погодя чьи-то руки ощупали деревянный засов и бережно начали отворять ворота.

– Кто тут? – крикнул Карп, торопливо приподымаясь с соломы.

– Я… дядюшка Карп… – проговорил кто-то, шмыгнув в ригу.

– Кто ты? – еще громче крикнул Карп, делая шаг вперед.

– Не признал, что ли?.. Я, я, – Федот! – произнес голос, явно старавшийся принять характер примирительный, заискивающий.

– Так это ты! – мог только выговорить старик, озадаченный таким неожиданным появлением.

– Было мне по дороге, думал отдохнуть у тебя, – подхватил Федот скороговоркою и как бы стараясь замять речь старика, – Аксен просил сходить в Андреевское… насчет, то есть, – корова там у барыни продается… так посмотреть просил… Я у него живу теперича… Ну, запоздал маленько… Дело не спешное, думаю; дай зайду к дяде Карпу, отдохну до зари…

– Врешь, врешь! бесстыжие твои глаза! – заговорил сквозь зубы и как бы с озлоблением старик. – Врешь! знаю я, зачем ты сюда шляешься! Знаю, с какими коровами ходишь… Собака ты этакая!..

– За что ж ты ругаешься…

– Ах ты, непутный ты этакой! – продолжал Карп, все более и более разгорячаясь. – Будь я помоложе, – я бы в тебе места целого не оставил!..

– Не тот я человек, чтобы меня трогать! – обиженным тоном возразил Федот, – никто еще меня не трогал… Это уж я вижу: значит, тебе на меня наговорили…

– Нет, не наговорили!.. Кто разболтал Аксену про мерина, а? – кто?.. Говори, через кого, коли не через тебя, лошадь отошла от двора моего?..

– Слушай, Карп Иваныч, – снова скороговоркою начал Федот, – провалиться мне на этом месте, отсохни мои руки, лопни мои глаза…